Сидя на
кухне, тесть трудился так самоуглубленно, что потерял бдительность и не услышал
ни ключа в замке, ни шагов за спиной.
Мавр заглянул ему через плечо и сразу
увидел его творческий шедевр: Василий Егорович вспомнил старое ремесло и резал
клише двадцатидолларовой купюры.
На правый глаз была натянута резинкой лупа
часового мастера, почти прикрытая насупленной бровью, тончайший, как игла,
резец в руке медленно полз по линолеуму, выбрасывая ровный завиток стружки.
Пол на кухне был голый, одни некрашеные
доски.
- Бог в помощь, - прогудел Мавр.
- Подрыв
социалистической экономики налицо.
А ведь бывший студент советского
художественного училища!
Он почти в точности повторил то, что
говорил в сороковом году, когда застал, тогда еще Самохина, с поличным.
Правда,
в тот раз будущий тесть вырубил свет, схватил штихель и начал махать в темноте.
Сейчас же вздрогнул от первого слова, рука
совершила "непроизвольное движение, и клише было неисправимо испорчено.
Однако в следующий миг справился с собой и
вытащил из глазницы лупу.
- Двадцать пять тебе верных, - добавил
Мавр.
- Особым совещанием… Хоть кол на голове теши!
- Я и не сомневался, кто ты есть.
-
проговорил с вызовом Притыкин.
- Запутал только меня своими ментовскими
заморочками… Ну что, вызывай конвой! Опять на деле взял!
- Не шуми, тут соседи за стенками… Что
скажешь? Резал из творческих побуждений? - он взял доску со стола.
- Из
любопытства?
- Я всегда резал от тоски, чтоб ты знал.
- А что это ты затосковал, папа?
- Сам же сказал, денег в обрез… Как ехать
в Крым? На что жить?..
Зятя бог послал на старости, кормильца! Где-то сутками
пропадает, а тут голодный сиди.
И зачем только взял меня!
- Сейчас и узнаешь зачем.
- Уеду я от тебя к чертовой матери!
- Не уедешь.
Вот тебе пенсион.
- Мавр
положил деньги перед тестем.
- Сказал же, приедем в Москву - не пропадем.
А на
фальшивке ты сам засыплешься и меня подведешь.
- Это у меня - фальшивки? - тесть мелко
застучал протезом от возмущения.
- Да ты в лупу глянь!..
Это они фальшивки
шлепают! Грязь сплошная, баксы в руки-то брать стыдно! Такая пошлость - деньги,
и то как следуют нарисовать не могут!
- Хочешь сказать, ты делаешь лучше, чем
американский гознак?
- Сейчас тисну и поглядим! Да если бы мне
ихнюю бумагу!..
- Я же тебе дал работу?
- А что толку с твоей работы?..
Кушать
хочется!
- Ты хоть разобрался?
- Чего там разбираться? Ничего особенного,
всего тройная защита и тоже грязи… Я твою работу сделал.
- Погоди, а откуда материал?
- Что материал? Настоящий линолеум вот,
под ногами, такое добро топчем… Но ты мне ни бумаги, ни краски не привез.
Самому искать? А на какие шиши?
- Это я тебе привезу, - пообещал Мавр.
-
Когда сделаешь клише.
- И ручной пресс.
А еще химикаты по моему
списку.
Мавр убрал список в карман.
- Сейчас я должен уехать… Ночью вернусь, а
нет - сиди и спокойно работай.
На улицу не высовывайся, все необходимое
принесут.
- Опять уехать! А когда мы начнем за
Томилу хлопотать? - он недобро сощурился.
- Все у тебя деньги, бумаги… Жена на
нарах парится!
- Адвоката нанял, самого лучшего в Москве.
Приступил к работе.
Понимаешь, вызволить Томилу очень трудно, мало отсидела.
- Что адвокат? - запыхтел тесть.
- Он же
за деньги приступил.
А надо бы самому, от души и сердца, тогда судьи поймут и
толк будет.
Надевай форму, медали и топай сам.
Адвоката нанял, видали?..
Слушать его ворчание не было никакой
охоты, тем более, надо было готовить встречу с Козенцом.
Мавр унес телефон из
прихожей в комнату, закрыл дверь и стал звонить.
Советник всех генсеков и президентов, а
также председателей правительств и премьер-министров обладал невероятной
плавучестью, может, оттого, что всегда за месяц-полтора до события очень четко
угадывал, какому хозяину приходит крышка, подгребал к другому и оказывался его
правой рукой.
При Хрущеве он был самым молодым идеологом в ЦК, готовил
переворот и смещение Никиты Сергеевича и, когда власть взял Брежнев, Козенец
взошел на олимп, однако же, оставаясь в тени хозяина, - его боялись и за глаза
звали личной разведкой.
За месяц до смерти Леонида Ильича он, при
стечении большого количества партийного народа заявил, что партия не может
лежать вместе с телом генерального на смертном одре, пространно намекнул на
молодого Горбачева и резко ушел в сторону, пока еще три генсека не легли под
Кремлевскую стену.
А когда к власти пришел перестройщик, Козенец стал одним из
идеологов обновления СССР, но за месяц до путча ловко перекинулся к российскому
президенту и предупредил его о репетициях театрального представления - назвал
даже время премьеры.
Боялись его всегда, но после такого
зловещего предсказания президентское окружение отказало ему в ясновидении и
выдвинуло версию, по которой непотопляемый и вечный идеолог вот уже в течение
тридцати лет тайно управляет государством, ставит и снимает генсеков,
президентов и правительства.
Некоторые называли его Гришкой Распутиным,
наверное, еще потому, что он всем высшим руководителям говорил "ты", а жен
своих патронов называл мамами.
Козенец наверняка бы сделал великолепную,
блистательную карьеру при любом правителе, если бы не имел одного существенного
недостатка, несовместимого с высокими постами, как тяжелая рана с жизнью, - он
не любил немцев и американцев.
Точнее сказать, ненавидел, считал эти
государства сосредоточением зла, угрожающего миру расползанием потребительской
психологии и духовным опустошением человечества.
Такие заявления приветствовались во
времена коммунистического режима, однако, перейдя в стан людей, называющих себя
демократами, он ничуть не изменил своих убеждений.
- Немцы со своей прагматичностью сеют
семена еще одной революции в Европе, - открыто говорил он, невзирая на
присутствующих.
- То, что они считают цивилизацией, на самом деле таковой быть
не может по той причине, что наблюдается прогрессирующее, болезненное угасание
разума.
И это явление становится общеевропейским.
Нация, обеспеченная самыми
современными законами, но утратившая способность рождать поэтов и поэзию, не
может называться цивилизованной.
Американцам от Козенца доставалось еще
крепче.
- Страна охвачена параноидальными идеями
превосходства, - объяснял он, пожимая плечами, мол, что тут говорить.
- К
сожалению, с распадом СССР этот процесс углубляется.
Освобождение от
монопольной зависимости - это еще не свобода личности.
Я не знаю более
заидеологизированного общества.
В северо-американских штатах не контролируется
государством единственная сторона жизни - вес тела.
Право на жирность! Вы
посмотрите на их женщин! - при этом он откровенно показывал на американок, если
они присутствовали.
Президенты стеснялись брать его в
зарубежные поездки, но терпели и не отпускали от себя по одной причине -
Козенец озвучивал то, что они думали, но сказать не могли, поскольку исполняли
роли демократов.
По оценкам прессы, он состоял при нынешней власти своеобразным
юродивым, выкликающим правду в царские и любые другие глаза, слыл эдаким
заступником оскорбленных, униженных и обобранных.
Но газетчики его
недооценивали: Козенец был символом преемственности власти, скипетром и
державой, без которых писать указы и управлять государством можно, однако
сидеть на троне нельзя.
Все его предсказания, а проще говоря,
очень точный аналитический расчет, всегда сбывался; если его посылали в третьи
страны специальным представителем, то он с блеском решал сложнейшие проблемы
международных отношений, и казалось, быть ему при властелинах до конца своих
дней.
Но несколько месяцев назад президент снарядил корабль, взял свою команду,
толпу журналистов и поплыл по Волге.
Сначала он выбросил за борт своего
пресс-атташе - будто бы сказал, что тот похож на чертика из табакерки (а он и в
самом деле походил!), и пока матросы вылавливали несчастного из воды,
разгневанный самодержец неожиданно увидел Козенца, и, говорят, поднял перст
указующий.
- И тебя я сброшу с парохода
современности!
По рассказам очевидцев, Козенец
приблизился к нему и сказал некую фразу, которую потом толковали в самых разных
интерпретациях, но смысл был примерно такой:
- Папа, - будто бы сказал он.
- А тебе
пора в Горки.
И о втором сроке не мечтай.
Козенца не сбросили с корабля, а ночью
высадили на первой же пристани, но утром президент будто бы пожалел о
случившемся и целый день ходил хмурым и никого видеть не мог.
Испорченные отношения с первым лицом
ничуть не повлияли на отношения со вторым.
Козенец отлично служил переводчиком
премьеру, который всюду таскал его за собой: обладая поразительным
косноязычием, премьер не умел доходчиво истолковать свою мысль, но никто не
догадывался, что обратный процесс точно такой же - надо было еще и правильно
воспринимать чужую речь.
Мавр не был знаком с Козенцом, однако
полученный от Бизина прямой личный телефон, по которому звонили только близкие,
оставлял надежду быть выслушанным: говорят, независимо от опалы, его продолжали
доставать все, начиная от губернаторов.
Трубку долго не брали.
Потом как-то
неожиданно послышался чуть сдавленный голос - Козенец что-то жевал.
- Я располагаю полной информацией по
проблеме ценных бума! Веймарской республики, - сразу же заявил Мавр.
-
Насколько мне известно, ты интересовался этой темой и обсуждал ее с премьером.
Он понял, о чем начинается разговор,
перестал жевать.
- Войтенко, это ты?
- Нет, у меня другая фамилия и мы
незнакомы.
Телефон на самом деле оказался надежным -
не послал и не бросил трубку.
- Добро, что от меня требуется?
- Встретиться и обсудить.
- Обсуждать я готов, но о каком пакете
идет речь?
- Это пакет Третьего рейха.
Небольшая
пауза могла означать, что Козенцу стало интересно.
- Где сбежимся? - спросил он просто.
- Ровно через два часа буду стоять на
Кропоткинской у постамента памятника.
Увижу - подойду сам.
- Годится!
Мавр открыл шкаф, потянулся за
генеральским мундиром - Козенец по-мальчишески любил военных, у Брежнева
выпросил звание полковника, ни одного дня не прослужив в армии, и было бы к
месту явиться на встречу при всех регалиях, однако представил, как будет стоять
возле памятника, да еще рядом с метро, где постоянный поток пассажиров, - форма
засвечена, наверняка у всех ментов по Москве ориентировки… Он достал
старомодный двубортный костюм и прежде чем надеть, перецепил с мундира Звезду
Героя и ордена Ленина.
К памятнику князю Кропоткину он подошел за
полчаса до встречи, устроился в сквере и стал наблюдать за всеми
передвижениями.
Тут еще дождик со снегом пошел, начало темнеть, а ничего
подозрительного вокруг не происходило: прохожие щелкали зонтиками, машины
неслись мимо, а возле каменного изваяния никто не появлялся.
Мавр дождался
назначенного часа, сделал перебор на пять минут и вышел к постаменту.
И тотчас
же рядом оказался тоненький молодой человек под зонтиком, вскинул огромные
глаза и спросил фальцетом:
- Вы ждете господина Козенца?
- Кто такой? - Мавр смерил его взглядом.
-
Иди отсюда!
- Мне поручено доставить вас к условленному
месту на Воробьевых горах, - не отставал тот и еще пытался прикрыть голову
Мавра зонтиком.
- Аркадий Степанович приносит свои извинения… Машина стоит
рядом, на Волхонке…
- Мы условились встретиться здесь.
Никаких
изменений быть не может.
Мавр пошел к станции метро.
Глазастый
догнал, забежал вперед.
- Простите, я должен сообщить… За Козенцом
ведется наблюдение.
Мне приказано организовать конфиденциальную встречу.
- Я все сказал, - буркнул Мавр и влился в
поток пассажиров.
Молодой человек остался за дверями.
Спустившись к турникетам, Мавр резко
перешел на другую сторону и медленно двинулся наверх.
Знакомого зонтика возле
входа уже не было, зато у торговки сигаретами стоял другой: Все кругом
двигалось, суетилось, а эта широкая спина торчала, как тумба.
Мавр снял шляпу,
спрятал за пазуху и направился в сторону Арбата.
Снег пошел сильнее, хлопьями и
различить в текущих дорожках людей стало невозможно, однако через минуту он
заметил сзади квадратную фигуру человека с черным зонтом.
Это был явный хвост -
реагировал на остановки, замедление шага и повороты и, кажется, работал в
открытую.
На всякий случай Мавр сделал две сметки, и когда вышел напрямую,
снова увидел его за спиной - вроде бы звонил по мобильному телефону, руку
держал у головы.
Оставалось единственное - идти на таран, что он и сделал.
Человек прикрыл лицо зонтом и хотел отступить в сторону, но Мавр поднырнул под
черный круг и сделал короткий и гулкий выдох.
Тяжелая туша механически сделала два шага
и грузно осела на заснеженный тротуар, зонтик подхватило ветром и понесло вдоль
домов, а выпавший из руки телефон завертелся волчком у самых ног.
Мавр
огляделся, поднял его и тотчас свернул во двор.
Он покрутил переулками, резко меняя
направление, и когда оказался на вечернем и пустынном из-за погоды Арбате,
пересек его и дворами вышел на Садовое кольцо.
И там, неожиданно и с оглядкой,
запрыгнул в отъезжающий троллейбус - вроде бы чисто.
Через две остановки он вышел у подземного
перехода, перебрался на другую сторону и поймал такси.
И тут в кармане
заверещал телефон.
Система была не знакома, Мавр наугад потыкал кнопки, пока не
нашел нужную.
- Антонов, ты где находишься? - спросил
низкий и недовольный женский голос.
- В такси, - сказал он.
- А ваш Антонов
остался на улице, где-то в районе Арбата.
На том конце замолкли, Мавр отключил
телефон и тут же набрал номер Козенца.
- Ты что, проверки мне устраиваешь? -
спросил басом.
- Не понял, с кем имеешь дело?
- Откуда вы звоните? - оживленно спросил Козенец.
- Из такси, с мобильного телефона.
- Скажите ваш номер, сейчас перезвоню.
- Я не знаю номера.
Телефон принадлежит
вашему человеку по фамилии Антонов.
Квадратный такой…
- А где он сам?
- Прилег отдохнуть, боюсь, как бы не простудился,
погода нынче…
- Перезвоню!
Вероятно, у него действительно плотно
сидели на хвосте, если даже конфиденциальному телефону он не доверял.
Таксист делал отвлеченный вид, и при этом
все время стриг ушами, поэтому Мавр попросил остановиться и вышел на улицу.
Через полминуты мобильник ожил.
- Назовите место и время, - Козенец
несколько увял.
- Но только завтра.
- Сегодня, - надавил Пронский.
- Сегодня
или никогда.
Как в классических драмах.
- Добро… Вы - полковник Пронский? Он знал
много больше, чем предполагал Мавр.
- Ровно через сорок минут у памятника
Долгорукому.
- Да, точно, вы - Пронский.
Вам нравится
встречаться у памятников князьям?
- Мне нравятся хорошо освещенные места.
Мавр отпустил любопытного таксиста, поймал
другую машину и поехал по Садовому в обратную сторону.
Время позволяло
покататься и хотя бы немного обсохнуть и согреться в теплых "Жигулях", однако
он сразу начал ощущать сонливое, приглушающее бдительность состояние.
Не
доезжая памятника он расплатился с таксистом и снова оказался под мокрым
снегом.
Каменный всадник маячил в двухстах метрах, мимо тянулась цепочка
прохожих - был всего девятый час.
Мавр нашел точку, откуда хорошо
просматривались подходы и сам памятник, приготовился было к десятиминутному
ожиданию, но заметил, как у тротуара остановилась темная "Волга", из кабины
появился водитель (по крайней мере, вышел с водительской стороны), запер машину
и не спеша направился к памятнику.
Фотографии Козенца в газетах попадались
часто, и всегда смутные, на втором или третьем плане, среди лиц охранников.
Должно быть, он не любил объективы и часто отворачивался или прятался за
чью-нибудь спину, как и положено серому кардиналу.
Единственный четкий снимок
оказался в прессе сразу после путча, когда он стоял на балконе Верховного
Совета через одного человека от президента, так сказать, исторический победный
снимок, но без подписи: все перечислены слева направо, а кто затесался в такой
близости от победителя - неизвестно.
Не входя в освещенный круг, Мавр
остановился недалеко от памятника и понаблюдал за человеком, который вышел из
"Волги", переступил ограждение и теперь демонстративно стоял под заснеженной
головой лошади.
Узнать его на таком расстоянии, да еще сквозь порошу было
невозможно, видны были только очертания фигуры.
Мавр отступил глубже в тень, сделал круг и
приблизился к "Волге".
И в это время в кармане заурчал телефон.
- Я на месте.
- доложил Козенец.
- Стою у
ног лошади.
- Теперь иди к своей машине, - Мавр заглянул
в салон - вроде бы пусто.
- Вы слишком подозрительны, Пронский, -
фигура откачнулась от памятника, ветер затрепал одежду.
- Потому и цел, - отпарировал Мавр и
выключил мобильник.
Козенец остановился с другой стороны
"Волги", сдернул и выбил о колено вязаную шапочку.
- Узнаете?..
Да, рад видеть вас, - он
пожал руку совсем безрадостно.
- Ключи мне.
Рулить буду я.
- Согласен, - Козенец подал ключи.
- Я бы
поступил так же.
- В машине никаких разговоров, - Мавр
открыл дверцу, сел за руль, запустил двигатель, включил печку.
- Здесь все чисто, - Козенец развернулся к
нему вполоборота.
- Машина принадлежит постороннему человеку.
Пользуюсь в
исключительных случаях.
Поскольку Мавр не отвечал, он тоже замолк.
Мотор остыть не успел, и благостное тепло разливалось по салону, хотя еще
потряхивало от озноба.
- Хорошо, вы молчите, а я расскажу вам
пока предысторию, - Козенец достал из кармана сигареты, закурил и приоткрыл
форточку.
- Ценными бумагами Веймарской республики очень живо интересовался
Никита Сергеевич… Да… Он от кого-то услышал о них, полагаю, от маршала Конева.
Жуков ведь так и не примирился с ним… А Коневу о вашей операции доложил один из
ее участников, кто остался в живых.
Вышел в расположение его армии.
Имя не
раскрыто до сих пор, но вы-то знаете, о ком речь? Кто вернулся?..
Я тогда
только пришел в ЦК, и мне поручили собрать информацию о полковнике Пронском,
разумеется, через КГБ.
Так что я о вас знаю больше, чем вы предполагаете.
Известно даже о вашей последней встрече с маршалом Жуковым, незадолго до его
смерти… Кстати, а знаете основную причину, почему Хрущев в буквальном смысле
раздавил Георгия Константиновича? Да все из-за этих бумаг.
Назови он ваше имя,
и был бы министром обороны до самой смерти.
Он не назвал… А Хрущев еще тогда
замышлял взять экономику ФРГ под свой контроль.
По какой причине маршал
сопротивлялся, остается загадкой и сейчас.
Может, вы ее проясните?..
Что бы
было сейчас с Германией?..
Никита Сергеевич единственный был способен на поступок,
он бы провернул эту операцию с блеском.
Вспомните Карибский кризис.
Тогда с
СССР считались, и если бы на фоне военного противостояния был нанесен
экономический удар, эффект был бы помощнее взрыва водородной бомбы… Из-за
несговорчивости и обиды Жукова мы упустили момент…
Мавр наугад свернул куда было удобнее и
оказался на набережной Яузы.
Снег уже падал стеной, и было не понять, куда, кто
и за кем едет и есть ли слежка.
Он сбавил скорость и на всякий случай пропустил
несколько идущих сзади машин, после чего свернул в первый попавшийся переулок.
- Когда вы сделали попытку посвятить в
тайны империи Брежнева, вероятно, и вам было заранее известно, что все обречено
на провал.
Леонид Ильич не был государем в русском понимании этого слова.
Скорее, относился к китайскому императорскому образцу.
Насколько мне известно,
он вас не принял, а вы особенно и не сожалели.
А после смерти Жукова оказались
единственным и полновластным распорядителем специальных финансовых средств.
Кажется, так называется пакет акций Третьего рейха, всецело управляемый вами?
Беспорядочно покрутив по ухабистым
улочкам, Мавр остановил машину возле какой-то промышленной зоны, напоминающей
бетонный завод.
Он хлопнул дверцей и пошел вдоль панельного забора.
Козенец
догнал его, попробовал поймать шаг.
- После того как вы неожиданно раскрылись
в Архангельске, поднялся невероятный переполох.
Узнал об этом случайно, меня
отсадили от информации, но некоторые чиновники до сих пор считают своим долгом
докладывать обстановку… Администрация президента стоит на ушах! ФСБ и МВД
объявили план "Перехват", это когда вы ушли на Ярославском вокзале.
А вы
спокойно разгуливаете по Москве…
- Мне нужна конфиденциальная встреча с
президентом, - сказал на ходу Мавр.
- В течение этой недели.
Козенец такого не ожидал.
Он ценил себя
намного выше, окружение, само того не желая, давно убедило его, что он -
могущественный и самостоятельный политик, способный влиять на все
государственные процессы, а тут его намеревались использовать сводником - посредником
для организации встречи.
Он знал, кто такой Пронский, и если такой
человек воскрес, значит, назревало грандиозное и, возможно, скандальное
событие, и потому претендовал только на первую роль.
Это была его месть за
отлучение от власти или способ возвращения к ней.
Но Козенец ничуть не обиделся.
- Исключено, - отрезал он.
- Вспомните
попытку прорваться к Леониду Ильичу.
Сегодня он хуже, чем Брежнев конца
семидесятых.
А его толкают на второй срок…
- Насколько сильны позиции премьера?
- К нему можно относиться как угодно.
Средства массовой информации сделали из него тупого болвана и жлоба.
На самом
деле умом он не блещет, но иногда способен принимать решения, разумеется, если
получит поддержку олигархов.
Мавр предполагал, что Козенец обязательно
потянет одеяло на себя.
- То есть в правительстве сейчас нет ни
одного самостоятельного человека?
- Последним независимым был Петр
Аркадьевич Столыпин, но вы же помните, что с ним случилось.
Уверяю вас, никто
не решится даже намекнуть ФРГ об оплате Веймарских акций.
Это приговор самому
себе.
Тем более, политика сближения с Западом зашла так далеко, что теперь
напоминает сексуальные отношения.
Единственный возможный путь - крепнущие
позиции молодого и зубастого олигархического капитала.
Эти ребята провернут
любую финансовую операцию, но вы же не хотите обогащать богатых?..
- Козенец
остановился перед Мавром.
- Извините, товарищ генерал, но вы воскресли со
своими бумагами в самое гнусное время.
Выросли, как подснежник в январе.
Любую
вновь возникшую структуру, будь то промышленная, финансовая или даже
возглавляемая самим Всевышним компания, но где хотя бы косвенно будут
фигурировать Веймарские ценные бумаги, не пустят на финансовый порог.
Я знаю, о
чем говорю, да и вы догадываетесь, иначе бы не принимали особых мер
безопасности.
Ситуация парадоксальная, как, впрочем, и вся жизнь в России -
сидеть на куче золота с протянутой рукой… Да, я примерно знаю ваши замыслы:
открыть сеть банков, создать некую империю и тогда, с высоты финансового
Монблана, заявить свои претензии… Сразу говорю - нет.
Во-первых, вас не пустят
на этот рынок, ибо там уже нет свободных мест.
А потом, за вами идет настоящая
охота, и рано или поздно, вас выгонят на стрелков.
Собственно, я и пошел на
встречу, чтобы предупредить.
- Благодарю, - хмыкнул Мавр.
- Насколько я
знаю, ты сейчас свободен от работы в кремлевской администрации?
- Свободен… Но, к сожалению, вынужден
отказаться от любых ваших предложений, - Козенец будто бы вздохнул.
- Я ушел
окончательно и бесповоротно, мне скоро семьдесят.
Два месяца назад сел писать
книгу воспоминаний.
Есть о чем рассказать… И знаете, так увлекся! Теперь вижу
весь окружающий мир сквозь литературную призму.
Вот и с вами свела судьба
совсем не случайно.
- Я не собирался делать предложений.
Мне
нужна встреча с премьером.
А тебе будет отдельная глава для книги.
- Как представить вас премьеру?
- А расскажи ему все, что мне сейчас, с
предысторией, с интригой про Жукова.
- Задача невероятно трудная, - стал набивать
себе цену Козенец.
- Предстоит найти форму подачи и особое состояние духа.
Детектив ему подсунуть перед тем, что ли.
Может, под впечатлением клюнет… Он
эту дребедень читает, как пацан, не оторвать…
Гарантией его непотопляемости было тонкое
знание психологии хозяина и умение манипулировать его состоянием.
Должно быть,
занятые государственными делами люди привыкали к чуткому и все понимающему
Козенцу, и потому держали при себе.
оглавление
читать дальше