|
ГЛАВНАЯ | АРХИВ |
![]() |
6 Весть о звезде, восставшей на востоке, впервые донеслась, когда княгиня еще только сбиралась в дальнюю дорогу.
– В ясные ночи токмо зрим! – сообщали они.
– Недобрый знак, князь.
– Сей знак рукотворный, витязи, – утешал Святослав, не придавая значения.
Потом лазутчики из глубин Дикополья стали доносить: – Во глубине степей близ озера Вршан каган хазарский тайно войско собирает.
– А еще каган рабов освободил! – Всякий народ к нему стекается со всего света! – Кумира в Саркеле поставил, в руке светоч день и ночь горит! – Многие говорят: се суть звезда свободы! – Каган что-то замыслил! А какую хитрость – не ведаем и выведать не можем! Но опасность чуем! – След бы ударить первыми, князь! – Срок придет – пойдем и одолеем, – обещал Святослав, будучи непоколебимым.
И, наконец, явились калики перехожие, шедшие из дальних стран через Хазарию. – Сказывают, ты ныне князь светлейший, а не зришь, что творится у супостата твоего по соседству.
– Хворь сия мне не грозит, – ответствовал он ничуть не смутясь.
Мать-княгиня уплыла за море, а Святослав сел единовластно править и собирать дружину, пока опираясь лишь на одного верного воеводу – Претича.
Был тем временем в Киеве знатный воевода, умеющий бить супостата, каким бы ни был он, – суть наемник старый именем Свенальд.
Зрел Великий князь, глядя на воеводу – лжет, двуликий! Руси будет служить и ее супостатам, кому за злато и кому за веру, на лице бесстрастном не прочесть.
Ничего в ответ не сказал старый наемник, лишь поскрипел кольчугой, двигая плечами, и убрел со двора. Да ведь ведал, что прогоняет, дабы рока избегнуть… Не ушел Свенальд к назначенному сроку, будто ведал, что молодой князь не обойдется без него, как все другие не обходились, и придет, еще и поклонившись.
– Не советую, князь, откажись от Свенальда! Мне ведомо: он сгубил братьев Рурика, Синеуса и Трувора.
– И мне сие ведомо… – Зачем же его кличешь? И тебя погубит! – Божьего суда не избегнуть, а нужен сведомый воевода.
– Наемник, чужестранец и за веру? – Мне на руку сие, ступай и позови.
Претич ушел, но скоро и вернулся, один, без воеводы.
– Не идет сей хитрый лис.
Хоромы Свенальда стояли близ Лядских ворот, и несмотря на это, Святослав пешком отправился, избрав за правило ни верхом, ни в повозке не ездить по Киеву, чтоб привыкал народ.
Лишь однажды каленая стрелка свистнула и вонзилась у ног.
– Он стрелял, отец! С поличным взяли! Со всех сторон стал подступать народ – зрели пытливо, молча… – Снимите веревку с боярыча! – потребовал отец.
– Сам встану! – крикнул тот и, повозившись, встал.
Две рукояти к нему протянулись, ухватистые, приятные для длани. – Что промахнулся – жаль, – промолвил Святослав.
– Сестру мою взял силой! А холуи твои отца ударили плетью! – Прости меня, – князь поклонился.
– Отец, вы квиты! Он же и на нас с мечом пошел! – ярились сыновья.
– Сопротивлялся? Добро!..
И далее пошел, оставив боярыча посередине улицы… Весть после этого по Киеву быстро разнеслась, и молва пошла, дескать, Святослав, как его мать, христианскую веру принял и ныне стал прощать. Свенальд уверен был, что князь придет, и потому не отлучался со своего двора, занимаясь любимым делом – чистил лошадь на конюшне, выпутывал репьи и пыхтел от усердия.
– Ну что, варяже, позвеним мечом? – Ну наконец-то сам пришел, – проворчал он.
– Не я пришел, а мой срок, суть время собираться с силами… Так что же, позвеним? – Коль просишь – позвеним, – не скоро отозвался он, и взяв стамеску, принялся чистить стрелку копыта. – Поставь условия и цену назови, как при дедах водилось. Наемник старый снял лишний рог – давно не езживал, не истерал копыт о дороги, – вогнал стамеску по рукоять в дубовый столб. – Мои условия тебе известны, князь.
– Послужить за веру? Не знаемое дело, чтобы варяг заморский и славный витязь, хлеб добывающий мечом, живот свой отдал не за злато, а от любви к земле чужой.
– Нет, княже, я не слышал… Пусть буду первый. – Я тоже не простак, абы в сие поверить и по рукам ударить. – Ты не простак, – ворчливо протянул Свенальд и поиграл бровями.
– Ну так оставь потуги и скажи, сколь получить желаешь, – предложил Святослав.
Воевода гребнем конским попробовал космы свои расчесать, раз с треском протянул, другой, затем корявой рукой пригладил волосы и поднял веки: зеницы выцвели, как у слепого… – Я слишком стар, князь, чтобы лгать… Стар для всего на свете: чтоб злато скапливать, именье заводить, жен и детей и блага прочие.
Свенальд никогда не изрекал подобного обилия слов, и потому скоро притомился, дух перевел.
– Мне путь един остался, князь.
– Коли все сказал, меня выслушай, витязь, – так же неторопко промолвил Святослав.
– Не твоя забота, князь.
– Ведомы мне ваши законы! Не твои ли витязи бежали от ромеев, когда отец мой ко времени не заплатил, и вы оставили его с малым числом средь царских легионов? Бежали! И ты напереди! Наемнику отступать не позор, ежели нарушены условия договора.
На сей раз наемник так долго молчал, что казалось, уж и не заговорит более, истративши все словеса.
– Послушав тебя, еще более хочу за веру, – промолвил он и в очи посмотрел.
– Пожалуй, поздно… – Ну, знать, пора! Коль осень на дворе, пора и мне суть на крыло подняться! Проводив князя, Свенальд вновь взялся чистить коня, гриву распутал, мягкой щеткой обласкал бока и круп.
– Позрите, люди! У Свенальдова коня заместо хвоста веревка! – кричал какой-нибудь несмышленый юнош.
И улетал от плети в подворотню, смеясь и корча рожи. Теперь же сам Свенальд, позрев на хвост, вдруг засмеялся, как умел – действительно веревка! Канат суть корабельный! Не легкость от него коню, когда он скачет, а вериги: коль не тянул бы он и не вязал к земле, глядишь, конь взлетел бы. Но жаль его, чтоб взять другого! Да уж и поздно лошадей менять… Среди скребков, гребней и щеток он ножницы отыскал, коими обычно ровнял чуб и гриву, испробовав остроту, в единый миг отрезал хвост и наземь бросил.
И конь, почуя, как свалилось бремя, вдруг заржал и, вскинув сей обрубок, помчался по двору, затанцевал, взбрыкнул – ну ровно жеребенок! Свенальд долго смотрел и улыбался – так ему казалось, ибо на лице его, изрезанном глубокими морщинами и рубцами шрамов, давно улыбка не читалась.
Спохватившись, что ножницы еще в руках, он лязгнул ими и, уцепив кусок свалявшихся волос, хотел отстричь, да дрогнула рука! Из мочки уха кровь заструилась – жидкая от старости и бледная, что ягодный сок.
– Режь волосы! – и ножницы подал.
Старуха охнула, попятилась. – Да что ты, батюшко? Или с ума сошел? Сколь помню, не стриг волос… – Устал от них, не расчесать.
– Я же слепая!.. – Стриги, сказал! Трясущимися руками чуть ли не час она лязгала над теменем, затылком и ушами, и волосы сняла, будто шапку. Захолодела голова от ветра, но стало вдруг легко. – Вот теперь добро, – себе сказал Свенальд и взял заступ. Сокровища его, клады с серебром, золотом и каменьями драгоценными, лежали под землей повсюду, где ни копни.
Уставши от трудов, он вновь старуху кликнул, велел, чтобы принесла еды, и ел, как оратай в борозде, землистыми руками брал пищу – мясо, хлеб и лук, все это запивая квасом.
– Вот тебе, за труд. – Ты что ж, батюшко Свенальд, меня прогонишь? – заплакала старуха.
– Да нет, живи.
– Зачем дал серебро? Как будто рассчитал… – А чтоб молчала, что зрела тут… – Так, батюшко, я же от старости слепая! – служанка просияла и, подобрав посуду, засеменила в дом. Свенальд выкатил еще одну телегу и стал грузить ее, корчуя из земли сосуды крупные – пивной котел, шесть ромейских амфор из-под зерна, сметанная макитра в два ведра.
Он и ума не напрягал – вмиг услышал звон мониста, увидел рдеющие угли и танец босых ног – суть ритуал древнейший.
А ровно век назад ходил Свенальд по Дунаю, приструнивал булгар, чтоб не шалили по сумежью, и из похода добычу привез себе – гречанку полоненную.
Но Люта родила! Сына последнего и любого, ибо потом старый наемник не женился и не плодил детей. А полонянке из всех походов привозил подарки – те самые, что были перед ним, – и сам украшал ее чело, шею и персты; она же все молчала, бледнела больше и таяла, ровно лед в руке. Потом и на углях не стала танцевать.
Только к ночи наемник старый нагрузил вторую телегу и, обернувшись назад, увидел взрыхленную, возделанную ниву – только б зерна бросить.
И ночью же Свенальд коней запряг, открыл ворота, чтоб выехать, но только вожжи взял, как во двор скользнула тень – будто человек в плаще. – Эй? Кто там? – окликнул он, воскладывая длань на рукоять меча. – Я, витязь! Это я! Иль не узнал? Пред ним стоял слепой купец: седая борода, чепец и взгляд пустой-белки вместо глаз… – Не звал тебя… Зачем пришел? – Давно не виделись, Свенальд… А что в твоих возах? Сколь нагрузил! И на ночь глядя повез… – Вон со двора! Пошел, пошел! – Постой! Я чую – в телегах злато! На сей товар чутье… Господь Всевышний! Столько злата! – слепой затрясся, рукою потянувшись, приподнял попону.
– Поди и заработай!.. – Ты уезжать собрался? Покидаешь Киев? Куда же держишь путь? В землю отчую? Но ты ее не знаешь!.. – Ты же посулил узнать, да не узнал! – Условий не исполнил! Ты помнишь уговор? – он щупал сосуды с сокровищами.
– Не вышел уговор, – проворчал наемник старый.
– Какая сила? Где? – А спрятана в кувшине.
– Свенальд? Да ты ли это? – воскликнул слепой.
– Что ты там изрек? – рука меча коснулась, купец и ухом не повел: – Глуп, глуп, воевода! Дал бы две телеги в рост – сейчас имел четыре! А ты в земле держал… Наемник старый рассмеялся – будто филин в ночи проухал. – Четыре?..
– А если уговор оставить в силе? – вдруг зашептал слепой.
Воевода руки опустил и бросил вожжи: бельмастый взгляд купца прозрел… – Или надеешься на молодого князя? Но он тебя отверг! Не пожелал, чтоб ты служил за веру! Лишил пути тебя, не дав последний шанс!..
– Возьмет, а дале что? – А далее мы сговоримся! Слепой склонился к уху и зашептал.
Креславой усыпленный на берегу реки Священной Ра, он спал так долго, что выспался на срок всей жизни; едва склонялся над его ложем Дрема и веки опускал, как в тот же миг он ощущал, что лоб трещит, и ежели промедлить – треснет и откроется третье око.
Однако бессонные ночи не утомляли, а, напротив, несли покой.
И в ту ночь, когда возвратился от Свенальда, Святослав лег почивать под открытым небом и только отыскал свою звезду, как услышал Шорох шагов.
Фарро манила в путь – земля не отпускала… Едва простившись с матерью в Почайне, он со старшими сыновьями поехал в Родню, чтоб привезти их матерей и, сняв опалу, водворить на место, в терем, но силой взятые в жены боярышни вдруг заупрямились. – Мать свою прогнал, а ныне рабыню ее прогони, Малушу.
В Родне досужие умы молву пустили: дескать, князь вернулся и Ольгу выгнал; перечить сей молве напрасно, да и на руку было: когда напраслину болтают о путнике, знать, не изрочат путь.
– Довольно уж я горя принес, – сказал Святослав женам своим.
– Мы волхвовали.
Он не поверил им, поскольку мыслил, что жены сии от ревности говорят слова такие, от любви к своим сыновьям, Ярополку и Олегу, с которыми княгиня разлучила.
– Не будет мира и согласия в великокняжеском тереме – во всей Руси его не будет, – сказал Святослав.
И сыновья стали просить матерей, но те на своем стояли и корили еще князя: – Мы ведаем – ты явился в Русь светлейшим князем.
– Иное зрение открыто мне – Пути земные, которыми и след пройти.
– Тогда нам не по пути, – сказали последнее свое слово жены-боярышни, а ныне суть волхвицы, и остались в Родне. Так Малуша и была одна в тереме, однако на глаза не показывалась, а князь ее не звал.
– Ужо придет мой час.
И вот явилась ключница, опустилась у изголовья, воздела руки над ним, думая, что князь почивает, и приворотный заговор стала читать. Не ведала того, что всякий заговор, даже волхвиц сведомых, не возымеет действия. – Не тщись, Малуша, все напрасно, – сказал внезапно князь, и вздрогнула жена, хотела убежать, но он взял за руку.” Горячая была рука… – Томлюсь я, княже… – пролепетала.
– А моя – к звездам… – Поди ко мне, возьми меня… Ведь ты назвал женой? – Сие случилось от черных чар.
– А под светлыми чарами я тебе не люба? – Не спрашивай, Малуша, и не искушай.
В ее словах зазвучали ревность и обида: – По роднинским женам твое сердце сохнет.
– Молчи, – он руку отпустил.
– Знать, ныне стала не по достоинству тебе? Ты – Великий князь, я – суть рабыня… Святослав смотрел в небо, искал звезду свою, но взор земля тянула. – Добро, скажу тебе.
– Да есть ли путь милей, чем к ложу жены? Позри, я же красна… Дай руку? Се мои перси, муж, а ниже – лоно… Горячий сок струится… Пути иного нет, токмо ко мне.
Князь отдернул руку и сел, услышав лукавство сквозь шепот обольстительный; почудилось, змея ползет к нему… Она же не отстала, обвила плечи, шею. – Твой рок со мною быть… В сей миг на улице послышался кричащий скрип телег, в ворота застучали.
– Князь звал меня! И я пришел! Отворяйте! – Стой до рассвета, покуда князь не встанет, – отвечала стража. – Я на ногах уже, впустите воеводу! – велел Святослав. Стража светочи запалила, открыла ворота и впустила две телеги.
Ручьи струились, блистая под светочами… – Се моя жертва, – промолвил воевода.
Князь обошел возы, ногою поправ сокровища, посмотрел, прикинул. – Не велика и жертва… Что есть суть злато? Тут токмо блеск один.
Свенальд неторопливо достал из воза голову с седой бородой, бросил к ногам Святослава. – Довольно ли сего? Мертвая голова смотрела черно и пристально, как ворон, если бы сидел над жертвой, распластав крыла… Волновалось в ту пору Русское море, и небо, укрытое тучами, весь путь было низким и непроглядным, а вкупе с сумерками туманы менялись дождями, дожди туманами.
А перед Царьградом в Босфоре унялось море и солнце утром поднялось над водами – тотчас же Ольга истолковала это как добрый знак, и Григорий подтвердил, дескать, не легок путь твой к истинной вере, что страху натерпелась в плавании – суть проказы старых ее кумиров, кой не желают отпускать от себя княгиню.
Бледной и измученной приплыла она к ромейским берегам, но от того была еще краше.
В руке увесистая палка… – Эй ты, шлюха! – на греческом крикнул он.
Княгиня чуть не задохнулась от дерзости такой, но слова молвить нет сил.
– Вставай, матушка! Ой-ей-ей… – а стражнику сказал: – Не след ругаться – се суть Великая княгиня из Руси. – Княгиня? – плюнул тот на землю.
Ольга поднялась и, утвердившись на ногах, нож засапожный выхватила, с коим никогда не расставалась по русскому обычаю.
– Ой, уймись! Спрячь засапожник! Ей-ей спрячь! И на корабль повлек.
– Суть дикари и варвары! Медвежье племя! В лесах дремучих ваше место – не в Царьграде! С суконным рылом да в калашный ряд! Будь она в Руси, в тот час бы стражник сей уж в железах сидел! Не на землю ромейскую она ступила, чей царь предлагал ей руку и сердце, а на чужбину, где власть и сила ее кончились.
– Давно мы сюда с мечом не ходили, – ворчала княгиня.
И наутро строжилась, грозила кулаком: – Приеду вот домой – все сыну поведаю.
Потом лежала много дней как мертвая, и сколь Григорий ни просил послов отправить к Константину – не слала, не отвечала.
Царь знал, кто стоит под его градом! Лукавый ведал, чей корабль в гавани с ликом бога Ра на парусах, но не посылал за русской княгиней – суть за своей невестой: то ли забыл, то ли чего-то ждал. Так минул месяц целый – княгиня все постилась, лишь воду пила.
Но лгать не стал, покаялся в сей час же: – Ходил, ей-ей, ходил! Увидел, нет сил твоих последний шаг совершить к Христу навстречу! Ты не к царю пойдешь – суть к богу! Не он к тебе… Ведь ходила ж ты к поганым кумирам? На восходе солнца к причалу повозки царские прикатили, округ их свита на колесницах, певцы и музыканты – все в золоте и серебре, в багряных красках – в очах рябит! Да се не царь приехал, а лишь его посланцы, чтобы княгиню пригласить во дворец.
Конечно лгали: всякое судно, бросившее якорь у Царьграда, немедля, в тот же день, записывалось в книгу, и мытари дотошные выспрашивали все – кто прибыл, с каким товаром и откуда.
А пышно встретили – и отошло сердце княгини.
– Делай с ним, что захочешь! Народ ромейский кругом стоит, слуги царские, купцы, бояре – не ловко месть чинить, да и учинишь ли, ежели от голода теперь качает и земля плывет из-под ног? Оставила его на волю хозяев, а посол от Константина суров был, крут, по велению его машину привезли, вроде стенобитной, и стражника в нее головой, засунули. – Что делают с ним? – спросила Ольга. – Казнят! – ответствовал вельможа. – Но где же у вас лобное место? Где палач, топор? – У нас иной обычай, и казнь гуманная, без топора и крови. Машина вздрогнула, блеснуло что-то, и вот уж голова стражника лежит отдельно, в корзинке из лозы, и впрямь ни капли крови! После этого княгиню усадили в мягкий золоченый возок и повезли в царский дворец.
– Смотрите, как она прекрасна! – Святая! Воистину, святая! Вся светится! – И на челе благородная бледность! – Над головою нимб сияет! Позрите! – А будто варварка… – Какая шея, руки… – Кто же сказал, будто стара летами? Тут вышел царь… Все преклонились – княгиня вздрогнула, без воли распахнув уста, и чуть не пала на пол.
Пред ней стоял старик глубокий, и древний воевода Свенальд был краше ромейского царя… Подробнее, заказать |
Читать книги |
Поделиться ссылкой: |